Обравальд: Программа Т-4 Третьего рейха - что такое?

(UfoSpace) В слепой погоне за господством нацисты не щадили ни своих, ни чужих. С первых дней Второй мировой войны в гитлеровской Германии существовала программа умерщвления людей, «позорящих», по их мнению, чистоту арийской расы. Это касалось не только официально провозглашённых генетическими отбросами евреев, цыган и восточных славян, но и безукоризненных с точки зрения расовой теории потомственных немцев. Их вина была лишь в том, что они были больны. Но вместо лечения нацистские изверги насильно подвергали их «милосердной» эвтаназии.

Ужас на Тиргартенштрассе, Навскидку трудно припомнить более кошмарную доктрину, чем идеологическая политика Третьего рейха. Если не сказать — невозможно. Особенно ужасает нормального человека концепция расовой гигиены и избранности нордической расы, физически и интеллектуально превосходящей все прочие. Чтобы понять, чего стоит эта теория, достаточно сравнить образ эталонного арийца — высокого, статного, светловолосого, голубоглазого, с белоснежной кожей, идеально ровными зубами и тонкими волевыми чертами на точёном лице — с портретом ефрейтора Адольфа Гитлера. Как-то не совпадала внешность вождя нации с идеальным образом истинного арийца. Тем не менее на этом хрупком фундаменте из псевдонаучных трудов развернулся один из самых масштабных геноцидов в истории.

Недолго думая, вожди рейха посчитали себя вправе решать, кто должен жить, а кто умереть. Славяне, семиты, цыгане были провозглашены генетическим мусором. Унтерменшами, недочеловеками, годными лишь на убой. Чтобы попасть в немилость верхушки НСДАП, необязательно было даже рождаться с чуждым геномом. Под определение унтерменшей попадали и «неполноценные» граждане Германии, нередко внешне чистокровные арийцы, порочащие своим существованием безгрешную нацию. Инвалиды и душевнобольные; люди, страдающие эпилепсией, генетическими заболеваниями, патологиями мозга или старческим слабоумием; пациенты, проходящие лечение больше пяти лет; сумасшедшие с преступным прошлым; алкоголики и проститутки — всех их следовало устранить. На руку идеологам нацизма сработало и то, что в те годы сама психиатрия ещё страдала целым букетом «детских болезней». Поэтому многие отклонения от нормы считались достаточным основанием для заключения людей в дома для душевнобольных.

В штаб-квартире Рабочей ассоциации санаториев и приютов, находившейся в Берлине в доме №4 по Тиргартенштрассе, осенью 1939 года была учреждена реихспрограмма принудительной стерилизации с последующим уничтожением «биомусора», получившая безликое название «Т-4».

Мнение народа — ничто

«Программа просуществовала относительно недолго, всего два года, но и этого оказалось более чем достаточно, чтобы сломать жизни 70273 гражданам Германии, которые в большинстве своём были ни в чём не повинными людьми. Немецкий народ, хоть и был качественно обработан виртуозами конторы Геббельса, быстро разобрался в происходящем.

Первыми против евгенической инициативы взбунтовались католические священники, вслед за пасторами начала роптать и паства. Надо сказать, что это было непростое для Германии время, когда вермахт уже окончательно увяз в боях на Восточном фронте. Победоносного блицкрига в России не получилось, и Гитлеру нужна была поддержка нации. Поэтому в августе 1941 года программу «Т-4» спешно свернули. К тому моменту около 40 тысяч мужчин и женщин по всей Европе были принудительно стерилизованы и порядка 30 тысяч подверглись насильственной эвтаназии.

Свернули, да не совсем. Программа всего лишь превратилась из первостепенной государственной задачи в тайную операцию. Попутно от стерилизации решили отказаться в пользу более дешёвого и эффективного умерщвления — ведь зачем откладывать на завтра то, что можно раз и навсегда решить сегодня? На практике убийство «из милосердия» стали «прописывать» вместо лечения всем «больным». Причём не только унтерменшам, но и тяжело раненым солдатам. Обязанность по принудительной эвтаназии «неполноценных» индивидуумов была возложена на персонал концлагерей и медицинских учреждений, превратившихся в настоящие фабрики смерти. Своеобразным эталоном среди них была психиатрическая клиника 06-равальд в местечке Мезериц польского округа Позен.

Санаторий смерти

Санаторий Обравальд был построен в лучших традициях первых лечебниц для душевнобольных: на лоне природы вдали от посторонних глаз, куда не долетал городской шум и, что ещё важнее, откуда до ушей горожан не доходил шум самой лечебницы.

Творить в её стенах можно было любые дела, не привлекая лишнего внимания. Клиника состояла из нескольких корпусов, разнесённых на значительное расстояние, причём персонал зачастую не знал (или делал вид, что не знает), что происходит в соседних корпусах. На всякий случай, а то мало ли что. До начала Второй мировой войны в Обравальде наблюдалось около 900 пациентов, но с 1939 года, когда началась операция «Т-4», уединённая больница превратилась в полномасштабный перевалочный пункт, куда свозили унтерменшей со всей Европы перед тем, как отправить их в места уничтожения. Изначально эта сомнительная честь возлагалась на восточные концлагеря, но в 1941 году политика «эффективности производства» была коренным образом пересмотрена. Тогда главой клиники стал человек со звучным для русского уха (а заодно заставляющим усомниться в чистоте нордической крови в его жилах) именем Вальтер Грабовски. Стремясь выслужиться перед партией, этот фанатичный нацист рассудил: зачем тратить время и ресурсы на содержание и транспортировку «неполноценных», когда всё можно провернуть, «не отходя от кассы», — тихо и аккуратно. С последним пунктом можно поспорить, но насильственная эвтаназия стала едва ли не единственной «услугой» Обравальда.

Новый управленец заставил персонал работать по 14 часов в сутки. Палаты набивались под завязку, везде, где можно было поставить хоть одну койку, втискивали сразу две. Медики окончательно отказались даже от минимального ухода за пациентами: нечего цацкаться с недочеловеками, когда бойцы на фронтах страдают от голода и нехватки медикаментов. Пациенты превратились в узников, многие умирали от недоедания, так и не дождавшись своей очереди на «милосердное умерщвление».

Настоящие живодёры

С годами эта мясорубка лишь набирала обороты. Чем хуже обстояли дела на фронтах, с тем большим остервенением и наслаждением нацисты от науки исполняли свой «врачебный долг».

С 1943 года полнота обязанностей по конвейерной ликвидации унтерменшей легла на плечи трёх некогда перспективных психиатров — Хильды Вернике, Мооца и Фольхайма. По алфавиту, дабы ни в коем случае не умалить личных заслуг выдающихся практиков. Их задача была проста и не предусматривала никаких «но»: уничтожать весь «генетический мусор», который приносило в Обравальд. Самым быстрым и дешёвым способом. Если не будет хватать рук — организовать вывоз в восточные концлагеря.

При двух господах и одной фрау лечебница окончательно превратилась в сущую скотобойню — место, где ни в чём не повинных людей истребляли буднично, деловито и расчётливо. Процедура из раза в раз шла по стандартному, обкатанному до автоматизма сценарию. «Пациенту» давали дозу люминала (фенобарбитал), барбитала (один из первых снотворных препаратов, прочно вошедший в психиатрический арсенал ещё в начале века) или другого нейролептика, после чего провожали в специальную изоляционную комнату, где его уже ждали один из докторов и новая порция седатива. В десять раз мощнее предыдущей. Летальная.

Первая доза нужна была для того, чтобы обречённый не сопротивлялся, но даже под одуряющими успокоительными далеко не все унтерменши готовы были сдаться без боя.

Таких усмиряли трое санитаров и укол «сыворотки правды» сверх «пайка». Жуткая вещь. Это та самая полулегендарная «сыворотка», которую широко использовало на допросах сначала гестапо, а во второй половине XX века — спецслужбы по всему миру. Наркотик вызывает мгновенное привыкание и тяжёлые тревожные галлюцинации, превращая жертву в бездумную марионетку, готовую исполнять всё, что прикажут. У него нет ни цвета, ни вкуса, ни запаха, получить передозировку проще простого.

Причём гарантированная потеря памяти минимум на двое суток — самое безобидное его последствие. Пациенты погружались в глубокий сон и умирали через два-три дня.

Так — в страхе, унижении и забытьи — обрывались жизни тысяч человек. С 1943 по 1945 год троица подручных Грабовски собственноручно извела по меньшей мере 10 тысяч человек. Путём нехитрых вычислений получаем по четыре-пять убийств в день на каждого, если работать без выходных. И всё это без учёта тех несчастных, которые погибли от голода, ужасных условий содержания и отсутствия ухода. Ведь среди «подопечных» Обравальда было огромное количество недееспособных инвалидов и умственно неполноценных больных, которые физически не могли о себе позаботиться. Большинство убитых было похоронено там же, на кладбище при лечебнице. Особо любопытные «экспонаты» отправлялись прямиком в руки медикам, трудившимся на поприще укрепления разваливающейся на глазах расовой теории, тела же редких «паршивых овец» из вполне благополучных арийских семей для статистической галочки возвращали родным. В свидетельствах о смерти неизменно фигурировала одна причина — инсульт. Внезапный и скоропостижный, приносим свои соболезнования.

«Хотите, чтобы я нарушила приказ?»

Фабрика геноцида перестала существовать в январе 1945 года, когда советские войска вошли в Позен. Стоит ли лишний раз говорить, насколько ужасной была картина, предcтавшая перед глазами красноармейцев? В «санатории» ещё ютились около тысячи чудом выживших «пациентов» — грязных, больных, истощённых, валяющихся в собственных испражнениях, разрушенных изнутри конскими дозами барбитуратов.

На соседних койках с живыми лежали тела тех, кто скончался не день и не два назад, из-за чего к зловонию запущенных тел примешивался тяжкий трупный смрад. И всё это в окружении массовых захоронений, где от людей не осталось даже имён — только таблички с номерами. Да и те использовались по нескольку раз.

Когда тела достаточно истлевали и в могилах освобождалось место, «надгробья» переворачивали и писали на них новый номер.

На такое не смогли спокойно смотреть даже повидавшие ужасы войны солдаты.

На тот момент троица душегубов успела скрыться в неизвестном направлении. Вернее, пропали двое, а вот Хильду Вернике таки удалось арестовать в августе 1945 года в зоне американской оккупации. В том же году она предстала перед берлинским судом.

И снова любимая нацистская отговорка: «я всего лишь выполняла приказ. Никакой вины за мной нет, преступлений своих не признаю, двигало мной лишь бескорыстное милосердие и бесконечная преданность своему делу». Очень удобная позиция, знаете ли. Удобная и расчётливая.

Увы, суд эти пафосные речи не впечатлили. Тем паче что фрау Хильда сама себе не верила. На одном из допросов она неаккуратно обронила фразу: «Программу эвтаназии следует держать в строгом секрете». Уже сам факт необходимости сокрытия действий персонала Обравальда и прочих подобных учреждений красноречивее любых страшилок доказывал их преступность.

Когда все увещевания типа «они бы всё равно умерли», «война кругом», «мы не смогли бы позаботиться о каждом» окончательно перестали производить впечатление на служителей закона, судьба доктора-смерть была решена. 25 марта 1946 года Хильду Вернике признали виновной в убийстве 600 пациентов (которое удалось доказать) и приговорили к смертной казни. Почти год гильотина берлинской тюрьмы Моабит ждала встречи с нацистской преступницей. Фрау Хильда говорила, что дарила «пациентам» милосердную смерть. Вскоре нож гильотины подарил эту смерть ей самой.

Журнал: Истории мира №12(5), декабрь 2020 года
Рубрика: Тайны нацизма
Автор: Аглая Собакина