Станислава Лема называют предсказателем будущего. Почему его и других фантастов это злило

(Ufospace) В воскресенье исполнится 100 лет со дня рождения знаменитого польского писателя Станислава Лема, чьи книги особенно любили в Советском Союзе, а теперь в России. Как и другие фантасты, Лем не избежал славы провидца. Похоже, для кого-то и вовсе писатели выглядят тем талантливее, чем больше из описанного в их произведениях "сбылось". Но в таком прочтении научная фантастика низводится до гороскопа, а ее суть теряется

Станиславу Лему приписывают самые разные пророчества. Оптоны для чтения кристаллов с информацией из "Возвращения со звезд" — это электронные книги вроде Kindle, а лектоны — аудиокниги. В "Магеллановом облаке" описана компьютерная сеть наподобие интернета, подключенные к ней компактные приемники, в которых читателю мерещатся смартфоны, и автоматы для изготовления чего угодно на заказ — этакие 3D-принтеры. В книгах Лема находят и карты памяти, и кредитки, и сенсорные экраны, и виртуальную реальность, и наночастицы. При взгляде на эти списки кажется, что Лем предсказал наше настоящее чуть ли не целиком.

Но если присмотреться, то в основном сходства с современными технологиями поверхностны. Взять компьютерную сеть в "Магеллановом облаке". Как и интернет, она представляет собой громадное вместилище знаний. Но интернет хранит всевозможную информацию, а не только оцифрованные артефакты культуры: книги, чертежи, карты, звуки (у Лема — даже запахи). Все больше данных производят машины — мы, даже если и можем получить к ним доступ, не в состоянии их разобрать. Зато мы часто пользуемся ими незаметно для себя, например когда приложение для знакомств предлагает пару на основе геолокации. Люди тоже оставляют все больше "цифровых следов", что, кроме прочего, делает нас объектами надзора и манипуляций. Наконец, в некогда Всемирной паутине все отчетливее видны регионы со своими правилами. Чем дальше, тем меньше интернет похож на сеть в "Магеллановом облаке".

Интернет мог бы быть и другим. "Будущее всегда рядом. С любой технологией существует несколько вариантов развития. Какой из них выстрелит, трудно сказать. Наша проблема в том, что мы представляем технологию эволюционной линией: вот был велосипед деревянный, потом с маленьким колесом и с большим, а потом с одинаковыми колесами. Это не так, потому что наряду с "пенни-фартингом" (с маленьким задним и большим передним колесами) в конце XIX века существовали велосипеды с одинаковыми колесами, которые назывались "байсикл", и обратная конструкция с меньшим передним колесом, где велосипедист располагался чуть-чуть вниз головой. Технология была неустоявшейся, сырой. Шел поиск варианта, который всех устроит", — рассуждает антрополог, доцент Института общественных наук РАНХиГС Денис Сивков.

Сам Станислав Лем в том же духе незадолго до смерти высказался в интервью "Известиям": "Когда я обратился к наиболее известным футурологическим трудам 30-летней давности, оказалось, что события развивались совсем не так, как представляли себе наилучшие умы 60-х. <…> Прав оказался только Антон Голубев, который любил повторять, что суть будущего состоит в том, что "все иначе" — иначе, чем мы себе представляем. <…> Было предсказано и клонирование, и выращивание искусственных органов, и собирание людей из деталей, но сбылись эти предсказания как-то иначе". Свои футурологические построения писатель также оценил скептически, уподобив их встречу в действительности автокатастрофе.

Поиск предсказаний будущего в научной фантастике напоминает чтение гороскопов. Разница в том, что гороскопы намеренно составляют расплывчато — так они не противоречат реальному положению вещей, а с книгами приходится закрывать глаза либо на описанные в них подробности, либо на противоречащие этим подробностям факты. Благодаря присущей всем людям предвзятости подтверждения (англ. confirmation bias) проделать это не так уж трудно. Когда это удается, писатель предстает оракулом с эксклюзивным доступом к будущему.

Фантастов такой подход раздражает. В упомянутом интервью "Известиям" Станислав Лем говорил, что он не Нострадамус. Автор "Нейроманта" Уильям Гибсон как-то выпалил: "Все, что у нас есть для описания работы писателей-фантастов и футуристов других мастей, — это в чистом виде язык магии". Это выхолащивает научное в научной фантастике.

Кори Доктороу, написавший "Младшего брата" и "Выход", рассуждал так: почти обо всех "пророчествах" точнее было бы сказать, что они вдохновили инженеров и ученых. "Джин Родденберри "предсказал" [в "Звездном пути"] телефоны-раскладушки только в самом банальном смысле — в том же смысле, в котором я "предсказываю", что пицца будет доставлена ​​вскоре после того, как я ее закажу", — писал Доктороу. Если и считать описанные в научной фантастике технологии пророчествами, то пророчествами самосбывающимися. Конечно, когда они вообще сбываются.

Фантастика ценнее, когда говорит не о частном, а об общем. По мнению профессора Уральского федерального университета, научного редактора и одной из составительниц сборника "Искусство и ответственность. Литературное творчество Станислава Лема" Елены Козьминой, в книгах поляка это вопрос о сущности человека. "Лем писал даже не научную, а авантюрно-философскую фантастику. Это литература приключений, а в любых приключенческих сюжетах главное — ситуация испытания. Авантюрно-философская фантастика, включая испытание героя, перенимает [от философской повести] испытание идеи. В случае фантастики — одной-единственной идеи: что делает человека человеком, чем он отличается от всего другого. Когда говорят, что Лем был очень технологичен, следил за научными исследованиями, — это все правильно. Но его интерес к науке и технологиям был неразрывно связан с антропологической проблемой", — объясняет она.

В своих произведениях, как художественных, так и философских, публицистических, Лем поднимал и другие темы. В эссе для Los Angeles Review of Book критик Эзра Глинтер проанализировал, как писатель исследовал роль случая, бюрократию авторитарных режимов, гонку вооружений, искусственный интеллект, технологические усовершенствования живых организмов, порабощение с помощью удовольствий, информационный шум. Многое из этого существовало уже во времена Лема, а все остальное не столько предсказания, сколько, по выражению самого писателя, общие тенденции развития.

"В русском языке "будущее" часто используется в единственном числе, а в английском слово future часто употребляется во множественном, потому что будущее не одно — будущих много, — говорит Денис Сивков. — В научно-фантастических произведениях можно жонглировать этими сценариями: фантастика нам помогает, производя альтернативные объяснения вещей".

Источник:  https://nauka.tass.ru