Ольга Зиновьева: Человек без мечты слеп и ограничен

В интервью с Ольгой Мироновной Зиновьевой, Почётным наставником университета г. Аугсбурга в Германии, вдовой всемирно известного логика, философа, социолога и мыслителя Александра Зиновьева мы затронули лишь один сюжет из их большой жизни, связанный с написанием книги «Зияющие высоты». Встреча состоялась в Международном научно-образовательном центре имени Александра Зиновьева факультета глобальных процессов МГУ им. М. В. Ломоносова, который был создан 21 октября 2013 года. Руководит Центром Ольга Мироновна, как и Биографическим институтом Александра Зиновьева. По её словам, «состоялось долгожданное триумфальное возвращение русского Сократа под своды Alma Mater».

Александр Зиновьев (слева), автор книги "Зияющие высоты". Фото: zinoviev.info

Наследие русского логика и философа огромно, им написано 70 книг. В 2012 году в России широко отмечалось 90-летие Александра Зиновьева, состоялось открытие памятника выдающемуся русскому мыслителю в Костроме, откуда он родом. В июле этого года учредили Зиновьевский клуб МИА «Россия сегодня», сопредседателями которого являются Дмитрий Киселёв и Ольга Зиновьева. 27 октября с. г. в Большом и Президентском залах Международного пресс-центра МИА «Россия сегодня» состоялась V Международная конференция «Зиновьевские чтения» на тему «Русская мечта и русская трагедия». Все эти мероприятия состоялись благодаря неустанной работе Ольги Зиновьевой с группой её помощников и соратников.

— Ольга Мироновна, в каком году состоялся первый выпуск журнала «Зиновьев», и почему он назван «категорическим»?

О.З.: По моему глубокому убеждению, которое разделяют многочисленные эксперты творческого и научного наследия моего мужа, жизненная позиция Александра Александровича всегда была беспощадно-бескомпромиссной и категорической, что облегчало его жизнь, но и приносило огромное количество проблем, переживаний, трагедий, через которые мы прошли вместе и за которые много заплатили. Вначале, в 2007 году, наш журнал, главным редактором которого являюсь я, назывался общественно-политическим, но потом мы поняли, что наша позиция, отношение к современному миру носит особый категорический, зиновьевский, характер. Отсюда и название.

— О какой утопии, как о великом открытии, говорил Александр Зиновьев?

О.З.: Человек, который живёт по желудочному принципу, не думает ни о чём другом, ведёт растительный, вегетативный образ жизни, перестаёт быть человеком, превращается в представителя животного мира. Способность критически думать дана людям от рождения, но не каждый в состоянии осознать этот дар и уж тем более — им воспользоваться. Люди часто закрывают глаза на происходящее вокруг. Они предпочитают не думать о неприятном, не откликаться душой на чужие страдания, — так легче жить, без беспокойства и сомнения.

Когда Александр Александрович говорил об утопии, он, прежде всего, имел в виду мечту, ибо человек без мечты слеп и ограничен. Конечно, это не мечты о машине, даче, новой кухне, навязанные рекламой. Мечта по Зиновьеву — это богатое высокое понятие. Мечта о том, чтобы человечество жило без войн, голода, болезни, сохранить экологию на земном шаре. Нести в себе мечту — значит суметь подняться над каждодневностью.

Вот я спрашиваю своего внука, которому десять лет: «Когда вырастешь, ты станешь логиком как дедушка?» На что он, подумав, отвечает: «Да, я стану логиком, но вначале я спасу китов». Я могу сказать, что этот мальчик с мечтой. Он думает о помощи и готов её оказать тому, кому угрожает опасность уничтожения, думает экологически.

— У Вас не менее богатая биография, чем и у Вашего мужа. Скажите, когда и где состоялась встреча двух сильных личностей, как вы познакомились?

О.З.: Когда мы с ним встретились 1 октября 1965 года, он был уже взрослым, сформировавшимся человеком. Зиновьев родился в 1922 году, я в 1945. Он прошёл войну, служил боевым лётчиком, на счету которого был 31 вылет в штурмовой авиации, которая играла важнейшую роль во всех сражениях во Второй мировой войне. Активный участник Второй мировой, Александр Зиновьев преодолел все допустимые лимиты в жизни и остался жив, как будто что-то или кто-то охранял его от смерти. Он уже был доктором наук, профессором, заведовал кафедрой логики философского факультета МГУ.

Помню, как в мой первый рабочий день в Институте философии он буквально ворвался в мою комнату (и в мою жизнь!), словно некий столб света, очень красивый и молодой. Он представился мне человеком из будущего, похожим на поручика Лермонтова. Позже я узнала, что Лермонтов был его любимым писателем и поэтом. Так произошла эта встреча на всю жизнь. И хотя он был на 23 года старше меня, его всегда ото всех отличала какая-то особенная молодость, свежесть, энергия и исключительная способность видеть то, что другим не было дано.

— А как он ухаживал за Вами?

О.З.: Ухаживал он очень красиво, можно сказать, старомодно. Приглашал в театр, обедать в Дом учёных. Он меня очень оберегал, понимая свою ответственность за наши отношения. Мы поженились благодаря его матери. Он боялся делать мне предложение, отдавая себе отчёт, какой груз он несёт с собой. Никогда не допускал двусмысленностей в наших отношениях, впрочем, это было всегда его неизменно высоким уровнем этического отношения к миру и к людям.

Для многих тогда он казался человеком необычным, новым, безукоризненной репутации. Мыслил всегда чётко, высказывался ясно, доносил истину, проявляя порой просто ангельское терпение. Александр Александрович не допускал разночтения слов, сказанных им. В отличие от философов, которые говорят длинно, он всегда говорил ёмко, но лаконично. Потому и стал логиком, оживил и обогатил и новыми идеями, и новым отношением к ней как к науке.

Когда мы поженились, он увидел во мне свою маму. Мы с ней были очень дружны, я испытывала к ней огромное уважение, она вырастила 11 детей. Перед смертью она сказала мне: «За Санюшку я спокойна», как бы переложила этими словами свою заботу о нём на меня. Её благословение и предопределило мой выбор. У меня были хорошие перспективы после окончания философского факультета, мне предлагали учёбу в аспирантуре, но я выбрала работу с Александром Александровичем как основное моё призвание и как благодарность ему за его доверие ко мне.

 Ольга Мироновна и Александр Александрович Зиновьевы

— Как Зиновьев решился написать такую книгу как «Зияющие высоты»?

О.З.: Мы в те годы вместе работали в Институте философии АН СССР. В 70-х годах этот институт являлся главным идеологическим центром советской философии, так сказать «сердцем дракона». Александр Зиновьев написал десятки книг по логике, благодаря чему стал признанным учёным, входил в тройку выдающихся логиков в мире. Его достижения в логике были абсолютно неоспоримы.

Тот факт, что именно он написал эту книгу, и вызвал сильнейшее потрясение в самой верхушке власти, потому что когда пишет Зиновьев, он будто «режет по горящему металлу». Для партийного руководства страны, для М. А. Суслова то, что сделал Зиновьев, было запредельно. Он своей книгой как бы взорвал идеологию коммунистической партии изнутри. Я помню, как Суслов высказался про Зиновьева: «Возились со всякими диссидентами, а сволочь номер один проглядели». С Зиновьевым договориться было невозможно в силу бескомпромиссности его позиций. Суслов настаивал на расстреле, но Брежнев не мог принять такого решения, и по предложению Андропова тогда было принято решение о лишении моего мужа советского гражданства.

Как он решился написать такую книгу? Когда он начал работу над книгой «Зияющие высоты», я сама печатала все тексты, и тут мне очень помогли Курсы стенографии и машинописи МИД СССР, которые я закончила в 1965 году. С первых же строк, напечатанных под диктовку, я поняла, что для нас начался очень важный этап в жизни, что за такую книгу можно лишиться всего.

Если бы он работал с другой машинисткой, его жизнь была бы недолгой, она бы тут же донесла куда надо. Мы понимали, что надо торопиться, и работали днём и ночью. Соседи за дверью слышали, как стучит пишущая машинка, подслушивали и доносили на нас. На даче в Переделкино мы прятали рукописи другой, логической книги, а «Зияющие высоты» лежали сверху, так мы обыграли сотрудников КГБ, которые рылись в наших бумагах. Никому не приходило в голову читать тексты в открытом доступе, все искали то, что припрятано.

— Кто помогал Вам вывезти рукопись за границу?

О.З.: Нам помогли наши друзья, молодые французские студенты. Вернее, друзья моих друзей, которые приезжали к нам в Москву. Мы много говорили о музыке, культуре, об истории живописи, им было интересно с нами. Представьте себе, что книга печаталась на папирусной бумаге через один интервал. Рукопись прятали в голенище сапог, тщательно раскладывали между страниц в других книгах, в результате избежали потерь.

— В чём, по-вашему, была особая ценность в этой работе?

О.З.: Книга «Зияющие высоты» состоит из нескольких отдельных частей, которые переплетаются между собой, но одновременно они могут быть представлены как отдельные книги. Это была задумка мужа, если что-то произойдёт, книга не будет казаться незавершённой, любые готовые части могли бы быть опубликованы.

На мой взгляд, книга невероятна по построению. Это социологический роман, не социальный, каких было много. Есть много известных произведений Бальзака, Чехова, Мопассана, Горького, которые, безусловно, являются выдающимися социальными романами. У Зиновьева наука как бы прячется за действиями героев, но во всём чувствуется наличие социологического аспекта. Чтобы описать проблемы общества, в котором мы жили, он использовал такие литературные приёмы, как гротеск и сатира, философские трактаты и рисунок, песня и молитва. Критики спрашивали в потрясении, что ещё можно более полно написать после этакой книги?!

Зиновьев хорошо понимал, что будет после того, как выйдет эта книга. Как человек ответственный, перед тем как отправить книгу в печать, Александр Александрович сказал, что решение публиковать её или нет должна принимать я. Говорил, что свою жизнь он уже прожил, а я ещё молода, у меня вся жизнь впереди (у нас тогда была пятилетняя дочь). Я не сомневалась ни минуты в правильности выбранного пути. Хорошо зная мужа, понимала, что для него будет невозможным дальше продолжать спокойно работать, помня, что неопубликованная рукопись лежит где-то за границей.

Мы оба знали, на что идём, знали, какая лавина обрушится на нас, но это было осознанное решение. Я прожила всю эту эпоху, разделила судьбу моего мужа и отдаю себе отчёт в том, какую цену мы заплатили за нашу трагедию. Однако ни о чём не жалею.

Когда книга была завершена и переправлена в Европу, даже на Западе не решались её печатать. Но нашёлся, наконец, издатель в Швейцарии, Владимир Дмитриевич, заявивший, что пришла «его» книга. Благодаря этой книге издательство стало известным во всём мире, издав её первыми по-русски и по-французски, и оно неплохо заработало на издании Зиновьевского бестселлера — «Первой книги ХХI столетия», как писали в газетах. После публикации книга была переведена на 20 с лишним языков. Успех превзошёл все ожидания.

— Что происходило здесь после публикации книги?

О.З.: После выхода в Швейцарии «Зияющих высот» два года длился период остракизма у нас на Родине, причём, в ожесточённой форме. Почему это длилось целых два года? Тому было много причин. Во-первых, Зиновьев был фронтовиком, ветераном Великой Отечественной войны. Во-вторых, имел большой авторитет в советской науке. Как говорил академик Гусейнов «с Зиновьева началась весна философии», имея в виду процессы обновления, которые произошли после защиты Зиновьевым кандидатской диссертации. Так что к моему мужу не смели применять крайние меры, опасаясь превращения его в великомученика при жизни.

Как только западное радио объявило о выходе книги, мужа сразу увольняют из Института философии. До этого уволили из МГУ без права преподавания, где он много лет заведовал кафедрой логики.
В 1977 году учёный совет Института философии единогласно лишает его всех званий: кандидата наук, старшего научного сотрудника, профессора, доктора философских наук. Нам отключили домашний телефон, лишили доступа к внешнему миру, за нами неотступно следили.

— Почему его боялись? Ведь коммунистический режим имел богатый опыт, как справляться с такими непокорными как Зиновьев?

О.З.: Зиновьев для них был опасен своим бесстрашным умом, своей несгибаемой позицией. Ещё нигде не прозвучало «враг народа», а его уже торопились исключить из всех сообществ. Даже из академической поликлиники. Преследование обрушилось и на его братьев и сестёр, включая моих родственников. В этом шлейфе наказаний и преследований через нашу семью пострадали около 80 наших родственников. Система обрушила на Зиновьева всю мощь своей репрессивной машины.

В начале 1978 года приходили из военкомата, его разжаловали в рядовые из гвардии капитана авиации, лишили всех наград, в том числе боевых за участие в ВОВ. По советскому закону, когда человека подвергают такой серии наказаний, это означало, что приговаривают к смертной казни. Зиновьеву показывали в Лефортово тома доносов, на него писали его ученики, коллеги, друзья. Было сильнейшее психологическое давление.

Когда мы оказались на Западе, на первой пресс-конференции журналисты спросили Александра Зиновьева, как он себя чувствует на свободе, на что он ответил, что «системе от меня больше досталось. И я никогда не чувствовал себя несвободным».

И он не кривил душой. Он действительно был самым свободным человеком, которого я знаю, свободным духом, мыслью. Александр Александрович утверждал: «Я всегда был свободным человеком, никогда не чувствовал себя рабом. Всё дело в том, что если человек согласен быть рабом, тогда он им и будет».
Когда нас выдворяли из Советского Союза, никто не сказал, что нас лишили гражданства. Хотя он прошёл через Лефортово, с ним боялись обращаться как с каким-то рядовым диссидентом. Зиновьев поражал всех своей незапятнанностью, уверенностью в своей правоте. Любил повторять «я отвечаю за свои поступки сам».

— Ольга Мироновна, слушая Ваш рассказ, на ум приходят образы жён декабристов, которые следовали за своими мужьями в ссылку. Через 21 год эмиграции Вы вернулись в новую Россию, ведёте активную общественную работу, хотите помочь своей стране. Какой Вы хотите её видеть?

О.З.: Я хотела бы видеть Россию, которая опомнилась, вспомнила о своём достоинстве. Видеть страну, которая в состоянии отстоять свои жизненные принципы, дать кров и надежду своему народу, которой не надо будет искать помощи за границей. Для этого ей надо вспомнить о своём величии и богатстве.

— Что Вы вкладываете в понятие достоинства? Кажется у нас достаточно достойных людей?

О.З.: Несомненно, богатство России составляют люди. Я переживаю, когда вижу в людях чванство, снобизм, высокомерие, фанаберию. Все эти качества портят впечатление о чистом родниковом характере русского человека (имеет в виду всех носителей русского языка, — прим. автора).

Если гениальный музыкант позволяет говорить гадости о другом музыканте, он потерян в моих глазах. В русском характере есть всё, даже взаимоисключающие черты характера, и Александр Зиновьев беспощадно описывал эти пороки, за что его обвиняли в русофобии. Я не могу делать это, как он, но я переживаю трагедию своего народа как свою собственную.

Характер русского человека можно обозначить одним словом: «достоевщина». Русский человек может легко сделать подлость другому, но когда увидит, что того в тюрьму уводят, снимет с себя последнюю рубашку и отдаст её этому человеку. У русского нет качества приобщения себя к большому народу, в то время как малым народам свойственна эта корпоративность, связанность.

В эмиграции мы наблюдали украинские, еврейские, ненецкие, татарские землячества, а вот русская община как банка с пауками. Другие народы всегда приходят на помощь друг другу, а русские, к сожалению, — нет. Я не знаю, в чём тут укоренившаяся причина, но кажется естественным предположить, что это может быть связано с гигантскими территориями… Гумилёв писал, что Россия, Запад, Европа, Евразия — мы все являемся частью огромного мира, однако подходить к осознанию национальной особенности русского человека с позиции старой географической карты XIX столетия нельзя.

Мир меняется, меняемся и мы. Я хочу, чтобы русский человек был светским, образованным, внутренне раскованным, достойным своей истории, цивилизации, чтобы нашим внукам было чем гордиться.

— Какие традиции сейчас помогли бы возродить Россию?

О.З.: Необходимо срочно вернуть классическое образование, возродить уважение к себе, к своей стране, к своему языку. Уважают человека не за то, что у него есть деньги или должность. Раньше людей уважали по интеллекту, образованности, воспитанию, жизненной позиции.

Папа у нас был интернационалистом, при нём недопустимо было сказать «косоглазый» или, что ещё хуже, «чёрный». В классе, где я училась, было много детей разных национальностей, мы ко всем относились одинаково, в нашей семье это проросло очень глубоко в наше сознание.

— Может ли патриотизм возродить Россию? Есть ли знак равенства между патриотизмом и любовью к родине?

О.З.: На мой взгляд, здесь нет противоречия. Вот наша семья получила столько негатива, но на Родину нельзя быть в обиде. Тебя могут обидеть конкретные люди, которые исполняли чью-то волю, но на Родину ты не имеешь права обижаться.

Как ни говори человеку — «будь патриотом!» — это не будет работать. Это священное чувство, которое должно воспитывать у каждого гражданина по отношению к своей стране. Патриот — это высокое отношение к своей стране, к своей культуре, истории, языку. Не высокомерное, а именно высокое.
Любовь к родине — это что-то очень личное, как любовь к детям, к матери, к земле твоих предков.