Зачарованные: наука о гипнозе

Посмотри мне в глаза: фантастическая история, таинственная целительная сила и новая наука о гипнозе.

Удивительно, насколько трудно сделать это в первый раз. Уже много месяцев я веду исследования по истории гипноза, намереваясь написать книгу о силе внушения. Но любое изучение гипноза будет неполным, если не попробовать его самому. Именно это привело меня на порог дома моей знакомой — фотографа Меган Даливал (Meghan Dhaliwal). За несколько дней до этого на какой-то вечеринке я рассказал ей о своих планах научиться гипнозу. Меган отреагировала незамедлительно: «О, я хочу, чтобы меня загипнотизировали! Ты можешь меня загипнотизировать?»

Один исследователь гипноза рассказал мне о сценарии (его можно назвать инструкцией), который я должен был прочесть, чтобы загипнотизировать Меган. Но я раньше ни разу не видел, как кого-то подвергают гипнозу, и уж тем более сам этим не занимался.

До этого я видел сеанс гипноза только по телевизору. Я знал, что некоторые люди могут приказать другим людям впасть в транс, просто посмотрев на них или поговорив с ними. Иногда они используют карманные часы. В кинофильме «Иллюзия обмана» фокусник на сцене гипнотизирует человека в зрительном зале, чтобы ограбить его банк. В картине «Маньчжурский кандидат» одного человека программируют, чтобы он убил президента. У гипнотизеров иногда появляются крутящиеся спирали в глазах. Особенно преуспели в этом деле змеи из мультфильмов. Но если все испортить, как это произошло в фильме «Офисное пространство», человека можно навсегда изменить или причинить ему вред.

Тогда я еще не знал, что одновременно недооцениваю и переоцениваю силу гипноза, который издавна связывают с безумием, чудесами и тайнами оккультизма. Оказывается, гипноз — это не главное для контроля над разумом или для контактов с умершими, но он все равно обладает могущественной силой, помогая излечивать некоторые недуги, снимать депрессию и преодолевать боль. Вряд ли это можно назвать магией, и тем не менее, гипноз — это одно из величайших и непознанных явлений нашего века.

Кто-то говорит о том, что первые гипнотизеры появились еще 4 тысячи лет назад, и их появление связывают с усыпальницей египетского жреца Имхотепа; другие указывают на древнюю Грецию. Сегодня оригинальным источником методов внушения считаются цыгане, которые могли принести гипноз из Индии в Европу примерно тысячу лет назад.

Гипнозом в его современном воплощении занимался немецкий священник и заклинатель бесов XVIII века Иоганн Гасснер (Johann Gassner), считавший, что он обладает силой передавать слова Бога своим собственным голосом. Разговаривая с пациентами спокойным и повелительным тоном, он избавлял их от всевозможных бесов, которых мы сегодня можем назвать приступами эпилепсии или мышечными спазмами. Говорят, что однажды он приказал пациенту замедлить пульс в одной руке и в то же время участить его в другой.

© public domain, Немецкий священник и заклинатель бесов Иоганн Гасснер

Работу Гасснера заметил немецкий врач и целитель Франц Месмер (Franz Mesmer), сделавший предположение о том, что магнетизм управляет приливами и отливами (это не так), движением планет (тоже неверно) и даже здоровьем человека (на самом деле нет). Он носил яркое шелковое пальто с шелковой подкладкой, чтобы сохранить в себе магнетические силы, и часто брал с собой железный прут, размахивая им над людьми как волшебной палочкой, а также лечил своих пациентов при помощи маленьких магнитов.

Когда Месмер увидел Гасснера, его озарило. Священник не передает слова Бога, он передает магнетические флюиды, которыми пропитана вселенная. (Эти флюиды Месмер приписывал металлическому кресту Гасснера, а не его голосу.)

Вскоре и сам Месмер занялся гипнозом. В Париже у него был салон, где он часами «гипнотизировал» людей, пока они не излечивались, или пока у них не начинались припадки с пеной изо рта. Среди его клиентов было много женщин, и впоследствии ученые объясняли силу его внушения податливостью женского пола. Но скорее всего, женщинам в Европе XVIII века было просто скучно.

Самой знаменитой пациенткой Месмера была Мария-Антуанетта. Ее супруг Людовик XVI сначала радушно принял Месмера в Париже; но вскоре у него возникли подозрения, и для оценки методов гипнотизера он создал комиссию в составе видных ученых, в которую вошел прародитель современной химии Антуан Лавуазье и один из американских отцов-основателей Бенджамин Франклин. Результатом их работы стал увлекательный научный трактат, авторы которого высмеяли магниты Месмера и предсказали эпоху опытов с плацебо. Но они также направили секретную докладную королю, отметив, что с подвергнутым силе гипноза человеком легко можно вступить в половую связь.

Вскоре после этого Месмер был полностью дискредитирован. Его слава поблекла, известность пошла на убыль, однако методы внушения никуда не делись. Монах из Гоа аббат Фариа, который пытался свергнуть два правительства и провел несколько лет в заключении на французском острове в замке Иф, научился гипнозу у одного из учеников Месмера в начале XIX века. Правда, Фариа утверждал, что магнетизм в меньшей степени связан с гипнозом и в большей — с сознанием человека, которого гипнотизируют.

В 1840-х годах шотландский хирург Джеймс Эсдейл (James Esdaile) случайно узнал про гипноз и позже утверждал, что провел 300 операций, используя его в качестве анестезии (химическую анестезию тогда еще не изобрели). Он специализировался на болезненных операциях, в том числе связанных с появлением жидкости в области мошонки, но также использовал гипноз во время ампутаций.

© public domain, André Brouillet Жан-Мартен Шарко читает лекцию об истерии

Пожалуй, самым великим гипнотизером XIX века был Жан-Мартен Шарко (Jean-Martin Charcot), которого часто называют основателем науки неврологии. Для него особенно важны были два элемента. Первый — это истерия. Сегодня мы считаем, что это состояние маниакального и бессмысленного страха. Но в то время это был всеобъемлющий термин, которым называли болезни, не поддающиеся классификации, скажем, заболевания психики, которые оказывали прямое воздействие на организм человека. Шарко заметил, что некоторых парализованных людей в состоянии гипноза можно заставить двигаться, а тех, кто в состоянии передвигаться, можно загипнотизировать так, что они будут чувствовать себя паралитиками. Эти случаи заставили его задуматься о том, не является ли гипнабельность (подверженность гипнотическому воздействию) составной частью самой болезни.

А еще Шарко интересовал такой вопрос, как гипноз и преступность. Людей из эпохи королевы Виктории немало тревожило то, что их может ограбить, изнасиловать или убить человек, находящийся под воздействием гипноза. Тревога была настолько сильной, что в зарождавшейся науке психологии сформировались две фракции. Первая считала, что такого рода преступления возможны, а вторая — что нет. Шарко был твердо уверен в том, что невозможно загипнотизировать человека против его воли и заставить его делать то, чего он не хочет. Согласно его логике, гипноз делает человека внушаемым, но не психопатом.

Однако общество и пресса с ним не согласились. Известен один случай, когда мужчина убил любовницу, а затем попытался совершить самоубийство, обвинив во всем гипноз. Но скорее всего, этот парень просто был неуравновешенным. Другой человек привлек к себе внимание тем, что в гипнотическом состоянии ограбил банк. Правда, газеты не упоминали о том, что и без гипноза он занимался тем же самым, совершив множество ограблений.

© public domain, Сеанс гипноза, картина Ричарда Берга

Почти на всем протяжении XIX века гипноз процветал наряду со связанной с ним областью «психических исследований», которая изучала сверхъестественное. Сеансы спиритизма, призраки и экстрасенсорное восприятие — все это были очень важные вопросы для психологов, а их основным инструментом был гипноз. В то же время, сценический гипноз распространился по всей Европе и в США, где фокусники и мошенники включали в свои выступления контроль над сознанием. Лучшим среди них был харизматичный шотландский иллюзионист Уолфорд Боди (Walford Bodie). Он выступал с очень нелепыми и странными заявлениями и творил нечто даже более странное, скажем, заставлял ничего не подозревающих жертв (часто это были работавшие на него люди) ходить, как курица. Боди был отъявленным мерзавцем, вдохновившим Чарли Чаплина и Гарри Гудини, но в гипнозе он мало что смыслил.

В конечном итоге, налет псевдонаучности и страх перед контролем сознания сделали свое дело, и исследованиям гипноза была поставлена точка. Все закончилось в сентябре 1894 года на сеансе гипноза в Венгрии, во время которого доктор (со стереотипной распутинской бородой и пронзительным взглядом) внушил Элле Саламон (Ella Salamon), что она должна мысленно перенестись в далекий город. Однако с юной аристократкой случился припадок, и она по непонятным причинам умерла. Не до конца ясно, что тогда произошло, однако это была последняя капля, которая переполнила чашу терпения. Гипноз стал опасен и оказался под запретом.

История Дракулы — это классический пример того, как гипноз попал в немилость. В книге про него, которая была опубликована в 1897 году, герои используют гипноз, чтобы выследить этого вампира. Но к тому времени, как актер Бела Лугоши (Bela Lugosi) надел свою знаменитую накидку, чтобы сняться в фильме про Дракулу, тот превратился в кровопийцу, пользовавшегося гипнозом. Эта традиция сохраняется по сей день в таких телесериалах, как «Настоящая кровь» и «Дневники вампира». Большую часть XX века закон в Британии запрещал показывать гипноз по телевизору из-за страха перед тем, что зрители могут войти в транс против своей воли.

© Universal Pictures, Актер Бела Лугоши в образе Графа Друкулы

***
Меган встретила меня у порога вместе со своим другом, фотографом Домиником Бракко (Dominic Bracco). Я знал Доминика много лет и работал с ним по всему миру. Я не мог не заметить, что он чувствует себя немного неловко. Винить его в этом было нельзя, ведь гипноз — дело странное и таинственное. Типа: привет, рад тебя видеть, тащи мою девушку в спальню и вводи ее в транс. Я понял, как чувствовал себя Людовик XVI, узнав, что его жена общается с Месмером.

Я принес с собой инструкцию по введению в гипнотическое состояние. Это был обычный текст, предназначенный для пациентов в стоматологической клинике, которые боятся садиться в кресло к зубному врачу. Теоретически после гипноза человек, который обычно столбенеет при виде бормашины, радостно и спокойно сидит в кресле, пока ему чистят каналы. Я предварительно пробежался по тексту и убрал из него все, что связано со стоматологией.

Меган села на кровать, закрыла глаза, и я стал читать. Начал я с описания лестницы на 20 ступеней, по которой она должна медленно сойти вниз: первая ступенька, вторая, третья… вдох, ты расслабляешься с каждым пройденным шагом. Четвертая, пятая… ты чувствуешь, как расслабление проникает все глубже и глубже. Шестая, седьмая ступенька… прекрасно… наверное, ты заметила мощное успокаивающее ощущение расслабленности, которое распространяется по твоему телу, проникая в плечи, руки… Где-то на пятнадцатой ступеньке Меган действительно выглядела так, будто она впала в транс. А потом на какое-то мгновение на восемнадцатой ступеньке возникло ощущение, что она вышла на более глубокий уровень релаксации, как будто зависнув на краю пропасти.

Я довел ее до самого низа лестницы, а потом приступил к реальному внушению. Я читал, и вдруг заметил нечто необычное в манере изложения. Это был не тот агрессивный гипноз, который мы видим в кино («Ты засыпаешь» или «Я щелкну пальцами, и ты превратишься в утку»). Это в большей степени был пассивно-агрессивный гипноз с фразами типа «не будете ли вы так любезны, чтобы заметить…» и «наверное, вы готовы ощутить тяжесть и усталость».

Есть веские основания для того, чтобы гипноз был именно таким. Настоящий гипноз — это не контроль сознания, о котором говорил Месмер, или который показывают в голливудских фильмах. Это взаимодействие между гипнотизером и пациентом. Если пациент хочет воспротивиться гипнозу, весь сеанс нарушается. Нельзя загипнотизировать человека против его воли, как нельзя заставить делать что-то вопреки его нравственным убеждениям. Следовательно, опытные гипнотизеры знают, что внушение — это не приказ. Отсюда и пассивный тон.

В моем внушении не было никакого коварства. Я просто хотел, чтобы у Меган возникало чувство релаксации всякий раз, когда Доминик или я прикасались к ее правому плечу. Как стоматолог, пытающийся успокоить испугавшегося пациента. Закончив сеанс, я снова провел Меган по ступенькам ее сознания и попросил открыть глаза. Она улыбалась.

«Это было круто. Спасибо».

Неужели я действительно загипнотизировал ее? «Ну, не совсем так, — сказала она. — Я слушала и пыталась расслабиться». Видимо, пытаясь меня подбодрить, Меган заявила: «У меня болела голова, а теперь вся боль прошла».

Для многих людей гипноз только в этом и состоит. Приятная медитация в расслабленном состоянии, что-то типа занятий йогой, когда все ложатся и сосредотачиваются на дыхании. Похожее чувство возникает тогда, когда смотришь на кран, из которого капает вода — смотришь, пока все остальное вокруг не исчезнет.

Но для других людей в гипнозе есть нечто гораздо большее. Некоторые пациенты в состоянии гипноза не чувствуют боли, когда их режет хирург. Такая дихотомия между чудесным исцелением и упражнением в релаксации на протяжении столетий ставила ученых в тупик. На одного ты можешь оказать сверхчеловеческое воздействие, а на другого — ноль.

Именно это беспокоило Зигмунда Фрейда, который начинал как полный энтузиазма гипнотизер, однако мечтал о создании более универсальной теории психотерапии. Уродливое первое дитя психологии, которым пользовались сумасброды и шарлатаны, уступило место новой идее Фрейда, в основе которое лежит лечение разговором. Его считают более эффективным инструментом для выяснения подробностей умственных недугов.

© AFP 2016, Files Planet News, Австрийский психоаналитик Зигмунд Фрейд в Лондоне

Но всегда существовали бунтари, которые экспериментировали с гипнозом. В 1951 году английский врач Альберт Мейсон (Albert A Mason) использовал гипноз в лечении 16-летнего подростка, страдавшего от редкой болезни под названием «врожденная ихтиозиформная эритродермия». В British Medical Journal описывались ее симптомы: «толстый черноватый роговой слой эпидермиса», покрывающий почти все тело. Вид у заболевшего этой ужасной болезнью был отвратительный, тело источало сильный запах, а роговой слой вызывал почти постоянную боль. Всякий раз, когда хирурги пересаживали кожу со здоровой части тела на больную, эта здоровая кожа вскоре тоже покрывалась темными роговыми бляшками. Поэтому Мейсон попробовал лечить мальчика гипнозом. Он начал с левой руки, внушив пациенту, что она должна очиститься от болезненных наростов. Прошло меньше недели, и корка на его руке отслоилась, а под ней оказалась чистая здоровая кожа. Затем Мейсон вылечил правую руку, ноги, а потом и все тело. С ног сошло от 50 до 70% коросты, со спины 90%, а с рук роговой слой сошел практически полностью.

А еще были психологи Эрнест Хилгард (Ernest Hilgard) и Эмили Орн (Emily Orne), которые создали, соответственно, стэнфордскую и гарвардскую шкалу для измерения гипнабельности человека. Эти шкалы измерений со временем почти не изменились. К сожалению, продолжавшиеся много лет дополнительные исследования не выявили ничего такого, что достоверно соотносится с гипнабельностью. В ней нет прочной связи с доверчивостью, умственным развитием, полом, расой, возрастом или с какими-то чертами характера. Ученые вообще пока не могут договориться о том, что такое гипноз: некое измененное состояние мозга или просто форма пристального внимания.

До определенного момента все это просто теория. Чтобы понять гипноз, надо испытать его на себе. В этих целях я встретился с ученым-медиком из Сиэтла Дэвидом Паттерсоном (David Patterson), который страстно верит в болеутоляющую силу гипноза. «Главная причина, по которой я знаю, что гипноз нужен пациенту, заключается в том, что врачи им не пользуются», — говорит он, складывая руки в форме креста, как будто отгоняя вампиров. Он не шутит, ибо ему регулярно встречаются больные, считающие гипноз чем-то дьявольским.

Неприятно, когда люди боятся твоей научной работы или презирают ее. Паттерсон говорит, что время от времени ему хочется опустить руки. Но затем происходит нечто такое, что взрывает ему мозг и засасывает обратно. Возьмем в качестве примера лекцию о гипнозе и контроле над болью при ожоге, которую он прочитал в 1990-е годы в Вандербильтском университете в Теннесси. Врачи отнеслись к ней скептически. Когда Паттерсон предложил демонстрацию, ему порекомендовали попробовать на молодом человеке, у которого было обожжено более половины тела, и который, по словам ученого, «был зол на весь мир».

Практически невозможно описать, какую мучительную боль испытывает человек с серьезными ожогами, покрывающими большую часть его тела. По словам врачей, это самая страшная боль, какую только может испытать человек. В данном случае всякий раз, когда медсестра пыталась снять повязки, чтобы промыть молодому человеку раны, он кричал и извивался от боли, несмотря на то, что ему давали мощные болеутоляющие средства. Этот пациент презрительно заявил Паттерсону, что его невозможно загипнотизировать. Через какое-то время он согласился попробовать, однако было такое впечатление, будто он делает все вопреки тому, что ему говорят. Паттерсон сказал пациенту, что тот перевозбудился. И вдруг молодой человек прямо как по команде поступил наоборот и расслабился. Через несколько минут он легко погрузился в глубокое и спокойное гипнотическое состояние, а медсестры сняли повязки и протерли язвы губками.

© AP Photo, John Gress, Доктор Генри Кларк из Оригонского университета науки и здоровья проводит сеанс гипноза для своего пациента в Портленде

В 1996 году Паттерсон встретил пациента, который попал в реанимацию с ржавым топором в шее. Врачи спасли ему жизнь, но в процессе лечения этот человек заболел менингитом, и ему пришлось регулярно делать спинномозговую пункцию, которая очень болезненна. К тому времени Паттерсон работал гипнотизером в больнице Вашингтонского университета. Он был чрезвычайно перегружен работой, однако незамедлительно взялся за новое дело.

Исследователи считают, что гипнабельность — это талант. «Он орал и вопил, — вспоминал Паттерсон. — У меня было буквально пять минут. Поэтому я сказал: „Когда сестра возьмет тебя за плечо, чтобы перевернуть, ты войдешь в состояние транса“». В большинстве случаев, когда за стремительной инструкцией сразу следует внушение, ничего не получается. Но Паттерсону повезло. Пациент оказался чрезвычайно гипнабельным. Позже, когда медсестра тронула его за плечо, этот кричавший от боли человек внезапно успокоился, расслабился и стал податливым. «Они переворачивали его, а он просто пассивно лежал и ничего не чувствовал», — сказал Паттерсон.

Это большая проблема для исследователей гипноза. С одной стороны, есть не очень талантливые гипнотизеры, а с другой — не очень талантливые пациенты. Именно так ученые вроде Паттерсона оценивают гипнабельность — как талант. Если гипноз — это партнерство, то успех зависит от навыков и умений обоих участников процесса.

Во время обычной беседы Паттерсон запинается, мычит и очень легко отвлекается, как и большинство ученых. Но начиная сеанс, он мгновенно преображается. Голос у него становится спокойным, речь уверенной и плавной. Со мной он начал с того, что проверил мою реакцию. Он сказал мне поднять руку, как будто к ней привязали воздушный шар, а потом гирю. Затем он начал получасовой монолог с многочисленными повторами. Он говорил о многом: о боли у меня в руке, о моих образах, плавающих в пространстве, о чувстве свободы и спокойствия, о необходимости отключить мой пытливый ум от расслабленного сознания. Казалось, его логика никуда не движется, однако он шел вперед, мысли вращались сами вокруг себя и беспорядочно повторялись. Мне было трудно следить за ними, и я вскоре начал расслабляться. Но войти в гипнотический транс мне было трудно. Я представил, что лечу в космическом пространстве, где нет звезд, но есть желто-красная туманность, медленно проплывающая мимо меня. Ощущение было приятное, но время от времени я начинал спрашивать себя, удалось ли меня загипнотизировать. Чары рассеивались, и все приходилось начинать заново.

Похоже, я не очень подвержен гипнотическому воздействию. Паттерсон потом сказал, что по стэнфордской шкале гипнабельности я набрал примерно три балла (из 12). Это вызвало у меня разочарование. Еще несколько месяцев тому назад я бы гордился этим — как будто невозможность меня загипнотизировать дает мне какую-то сверхъестественную силу. Но сейчас, когда я понимаю мощную силу гипноза, это похоже на неудачу.

В основе своей гипноз — это некая форма повествования, такая же примитивная, как беседа двух пещерных людей, сидящих у костра. Но я был слишком сильно привязан к сценарию. Поэтому спустя несколько месяцев я снова оказался у дверей Меган, на сей раз преисполненный решимости загипнотизировать ее. В этот раз вступление будет точно таким же, но я приспособлю его к тому, что ей нужно.За несколько недель до этого у Меган была неблагоприятная реакция на укол от столбняка, из-за чего ей прострелило спину, шею и плечи. Врач сказал, что тут ничего не поделаешь, надо ждать и терпеть, пока боль не исчезнет. У меня как у гипнотизера появилась отличная возможность прийти к ней на выручку. Как и в первый раз, я сказал, чтобы Меган представила себе лестницу и медленно спустилась по ней. Я провел ее от двадцатой ступеньки до первой, читая по сценарию. Но потом я попробовал собственную терапию. Я сказал, чтобы она представила себе мышцы своей спины — скрипучие, сплошь покрытые паутиной. Я попросил, чтобы она представила их очень живо, а потом в течение минуты постаралась изучить их.

Разговаривая с Меган, я понял, насколько трудно поддерживать ритм и в то же время рисовать пациенту яркую картину без подготовки. Я говорил самым гипнотическим голосом — мягко, плавно, но не слишком. Я старался использовать яркие и пробуждающие воспоминания слова, которые удерживаются в ее сознании и позволяют ей представить, как исчезает боль. Чтобы противопоставить что-то ощущению жжения у нее в спине, я попытался воспользоваться зрительными образами чего-то холодного. Я сказал, чтобы она представила себе паутину, которая тает на солнце как лед, обнажая здоровые мышцы, способные сокращаться безо всякой боли. Я описал, как ровно и безотказно они работают, напоминая хорошо смазанный станок. А затем я повел ее вверх по лестнице.

Как и прежде, в момент пробуждения возникла определенная неловкость. Мне стало интересно, как Паттерсон мог в такой деликатный момент переключаться с гипнотического голоса на нормальную беседу. Меган улыбнулась. Я спросил, удалось ли мне ее загипнотизировать.

«Да, полностью. Типа того, — сказал она, и тут же поправилась, — нет, не совсем». А боль ушла? Она пожала плечами, ответив: «Стало немного лучше». Я вздохнул и решил, что это моя маленькая победа.

***
Более 200 лет ученые интересуются механизмом гипноза, и последние исследования пролили, наконец, некий свет на эту проблему. Регулярно сотрудничающий с Паттерсоном Марк Дженсен (Mark Jensen) работает с электрическими сигналами (или волнами) на внешней стороне головного мозга. Если представить себе мозг в виде футбольного стадиона, где каждая клетка головного мозга — отдельный болельщик, то электроэнцефалограмма подобна коллективной волне фанатов, которые по очереди встают и поднимают вверх руки (но используя такую аналогию, следует иметь в виду, что реальный мозг — это примерно 1,2 миллиона футбольных стадионов, где фанаты одновременно следят за тысячами разных игр).

Особое внимание Дженсен уделяет двум видам волн — альфа-волнам и тета-волнам, которые охватывают обширные участки головного мозга во время гипноза. Они очень медленные, от четырех до 12 волн в секунду (более быстрые волны возникают, например, тогда, когда мы пугаемся или волнуемся), и ассоциируются со сном, медитацией и глубоким отдыхом. Но мозг — большой, и работы у него много. В любой из моментов одна часть нашего мозга может замедляться и отдыхать, а другая напряженно работать.

© РИА Новости, М. Юрченко | Перейти в фотобанк, Научный сотрудник Института педагогической психологии Академии наук СССР Юлия Некрасова проводит занятие по излечению заикания при помощи гипноза

Выяснение того, какие участки мозга чаще всего участвуют в гипнозе, — это дорогостоящее занятие, на которое уходит много времени. Но это не останавливает психиатра и гипнотизера Дэвида Шпигеля (David Spiegel), работающего в Стэнфордском университете. Шпигеля воспитывал врач, который в годы Второй мировой войны научился гипнозу, чтобы преодолевать боль и тревогу, и он тоже всю свою жизнь посвятил этому делу.

«Это похоже на наследственную болезнь в моей семье, — сухо замечает он. — Беседы за обеденным столом были весьма интересными».

Он серьезно занялся этой работой в молодости, когда познакомился с пациенткой подросткового возраста, которой долгие годы приходилось через каждые несколько месяцев ложиться в больницу и лечиться от астмы. Одного-единственного сеанса гипноза оказалось достаточно, чтобы взять ситуацию под контроль, и уже очень скоро девочка вообще перестала ложиться в больницу. Но вскоре после этого медсестра написала на Шпигеля жалобу, указав, что он гипнотизирует пациентов вместо того, чтобы лечить их прописанными сильными стероидами. Этот случай показал ему, что в гипнозе таится и положительный потенциал, и большие опасности: он может облегчить страдания, но в то же время нанести вред репутации.

«Существует упорное представление о том, что гипноз либо ничего не делает, либо чрезвычайно опасен, — сказал Шпигель. — Люди думают, что во время гипноза они теряют контроль над собой, хотя в действительности они обретают такой контроль. Надо учить людей, как лучше управлять своим сознанием и своим телом».

Шпигель понял, что люди боятся из-за своего незнания. Поэтому сегодня он в своей работе пытается понять механизмы гипноза, как мы стараемся понять любые другие процессы в головном мозге. В этом году он опубликовал результаты исследования, в ходе которого изучил снимки МРТ головного мозга 57 легко поддающихся гипнозу людей и обнаружил три существенных изменения при реакции мозга на гипноз. Во-первых, передняя часть поясной извилины коры головного мозга, находящаяся в двух-трех сантиметрах за бровями и участвующая в формировании чувства тревоги, существенно успокоилась. То же самое произошло со структурой, отвечающей за самосозерцание и самооценку. И наконец, та часть префронтальной коры, которой мы думаем о выполнении задач, в большей степени подключилась к соматической зоне, взаимодействующей с телом.

Иными словами, мозг у испытуемых стал меньше осознавать себя, меньше интересоваться последствиями, и открыл в себе множество телесных функций, о которых мы особо не задумываемся или не можем подумать. «Это состояние исключительной концентрации внимания и погруженности в мысли, как будто мы смотрим через телеобъектив камеры. То, что мы видим, мы видим очень четко и подробно, однако теряем контекст, — сказал Шпигель. — Мы выносим за пределы сознания те вещи, которые обычно находятся внутри него». В то же время мы получаем доступ к вещам, которые обычно нам неподконтрольны.

Результаты его работы очень похожи на выводы из другого исследования, проведенного в 2008 году. В нем участвовали люди, чувствительные к электричеству, когда в руки к ним попадает сотовый телефон. Такое состояние очень трудно лечить, потому что оно зачастую недолговечно, и также непонятно, где оно существует — в мозгу или в теле. Тем не менее, последствия от так называемой электрочувствительности могут быть пагубными, а многие врачи от отчаяния просто поднимают вверх руки и говорят: «Это все у них в голове».

Но что, если определенные психосоматические заболевания — это некая форма самовнушения? Что, если они каким-то образом захватывают свой собственный телесный центр? Психолог из Кардиффского университета Питер Холлиган (Peter Halligan) долгие годы ведет работу в этом направлении. Вдохновившись исследованиями Шарко полуторавековой давности, он начал изучать такие вещи, как внушенный гипнозом паралич. Он обнаружил, что мозг парализованного в результате гипноза человека совершенно не похож на мозг того, кто притворяется парализованным. Это очень похоже на такие ситуации, когда людей парализует без каких-либо видимых причин.

В отличие от Шпигеля, сам Холлиган гипнотические сеансы не проводит, и этими вопросами он стал заниматься практически против своей воли.

«Я пришел в сферу нейропсихологии, потому что мне не хотелось обсуждать такие вещи, как гипноз, который мне казался не очень убедительным и достоверным», — сказал он.

Но вскоре Холлиган понял, что гипноз — это настоящая сокровищница как для практикующих врачей, так и для ученых. В особенности его интересует имитация реальных болезней при помощи гипноза, чтобы их было легче изучать. Он сумел сымитировать состояние «зрительного забвения», когда перенесшему инсульт кажется, что половина мира для него исчезла, а также состояние прозопогназии, когда люди не могут узнавать лица. Что любопытно, ему не приходится объяснять это состояние людям, чтобы показать все их многочисленные симптомы. Как будто часть из них каким-то образом уже знает про него.

Коллектив ученых из сиднейского Университета Маккуори тоже преуспел в этом деле, научившись имитировать синдром Котара (когда пациент считает, что он умер) и синдром Капгра (когда пациент считает, что его супругу/ супруга заменил двойник). В некоторых случаях загипнотизированный человек своими действиями и мозговой активностью стопроцентно похож на настоящего больного, а поэтому у специалистов появляются все возможности для изучения и понимания этих недугов.Это становится бесценным инструментом для понимания психических заболеваний и повреждений головного мозга — точно так же, как крыса может имитировать человеческий рак, а в ходе лабораторного опыта можно имитировать химическую реакцию в открытом космосе. На основе этого Холлиган пришел к заключению, что наше бессознательное состояние оказывает гораздо большее воздействие на наше сознание, чем мы думали раньше.

«Все, что мы ощущаем осознанно, это продукт бессознательного», — сказал он.
Дженсен и Шпигель так далеко не зашли, но по их мнению, неврология доказывает, почему гипноз должен играть важную роль в сегодняшней медицине. Благодаря одному только снятию боли в результате гипноза можно сэкономить миллиарды долларов потерянных доходов, а также спасти людей от ужасных последствий пагубных привычек. Вопреки мнению Фрейда, гипноз не вызывает привыкания, а вот многие современные методы лечения порождают зависимость.

«У нас есть масса доказательств того, что гипноз — это эффективное болеутоляющее средство. Тем не менее мы продолжаем приучать миллионы людей к опиатам», — заявили они.

Чем больше я начинал разбираться в гипнозе, тем меньше понимал, почему его изучает так мало людей. Шпигель сказал, что он заметил определенный рост интереса среди коллег, однако для психологии это по-прежнему не более чем потеха, и уважением гипноз не пользуется.

Не могу сказать, что сам я в нем полностью разобрался, что я реально видел его после всей этой проведенной работы. Поэтому я еще раз пришел к Меган. На сей раз, вместо того, чтобы сразу заняться внушением, мы сели и несколько минут побеседовали. Ее тревожило сильное чувство беспокойства, возникавшее у нее время от времени, и мы подробно это обсудили.

Теперь я уже не смотрел на гипноз как на некую цель, а подошел к нему как к процессу. Меньше магии и фокусов, и больше упражнений, чтобы войти в форму.

Поэтому, когда мы начали, я не стал читать сценарий и вносить в него изменения. Я работал в свободном формате. Я попросил Меган представить, что она поднимается по лестнице, а потом начинает полет в ночном небе, как это сделал со мной Паттерсон. Она летала над городами и над одной полюбившейся ей фермой в Дании, а потом вышла в темное беззвездное пространство. Когда Меган парила в спокойном безмолвии, я попросил ее представить, как тревоги и волнения вытекают из ее тела и образуют яркие цветные пузыри, которые затем легко улетают вдаль. Затем я вернул ее на лестницу и проводил до самого низа.

Меган открыла глаза. Сумел ли я ее загипнотизировать?

Ну, вроде того. «Я как будто была под водой, но могла дышать», — сказала она, добавив, что пузыри ее напугали.
Меган сказала, что похожее чувство она испытала в первый раз на восемнадцатой ступеньке, однако на сей раз она сумела контролировать свой страх. Наибольшее удовлетворение у меня вызвало то, что она к концу сеанса испытала самое глубокое чувство релаксации — как раз тогда, когда я возвращал ее в реальный мир. Я сказал себе: надо экспериментировать с подводными образами, но без пузырей.

Не знаю, помог ли я Меган. Но прощаясь, мы договорились попробовать еще раз на следующей неделе. В конце концов, оттачивать навыки надо нам обоим.