Академик Легасов о причинах чернобыльской аварии

27 апреля 1988 года, во вторую годовщину Чернобыля, был найден мёртвым в своей квартире академик Валерий Легасов. На следующий лень учёный, который провёл четыре месяца на месте катастрофы, должен был огласить свои результаты расследования её причин. Валерий Алексеевич ушёл в расцвете творческих и физических сил на 52-м году жизни. Вместе с архивными документами Легасова следствие изъяло пять аудиокассет, на которые академик надиктовал свои соображения по поводу чернобыльской аварии, а также хронологию ликвидации её последствий с ранее неизвестными подробностями.

«Copoк первый в худшем варианте…»

Валерий Легасов не был физиком-ядерщиком и никогда не имел дело с реакторами. Он, по его словам, был «ядерным химиком» — знатоком химических процессов, происходящих в атомных реакторах. Утвердившись в научном сообществе, он в 1983 году стал заместителем директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова, и в 45 лет, в 1981-м, — действительным членом Академии наук СССР, одним из самых молодых академиков в истории этого учреждения.

Одна из первых магнитофонных записей Валерия Легасова посвящена впечатлением от пребывания в зоне катастрофы. «Когда подъезжали к Припяти, поразило небо, километров за 80 от города. Над станцией стояло багровое, точнее малиновое зарево, что делало её совсем не похожей на атомную станцию. Известно, что на атомной станции с её сооружениями, из труб ничего видимым образом не вытекает. Все сооружения очень чистые и аккуратные. А тут будто металлургический завод или крупное химическое предприятие. Это тревожило и делало ситуацию необычной».

И следом — жёсткая оценка увиденного на самой АЭС: «На станции — такая неготовность, такая безалаберность, такой испуг. Как сорок первый год, но ещё в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с той же отчаянностью, с той же неготовностью…».

Рассуждая о причинах Чернобыльской аварии, академик недоумевает: «Многие регламенты, правила, требования были такими сложными, путаными, в отдельных частях — противоречащие друг другу. Все, казалось бы, должно храниться на одной-двух дискетах на персональном компьютере рядом с оператором, чтобы он мог бы в любую минуту что-то для себя уточнить. А все хранилось в старых, затрепанных книжках, за которыми надо было идти, надо было изучать, смотреть засаленные страницы, и это производило довольно убогое впечатление».

Директора АЭС Виктора Брюханова академик Легасов увидел в первый же день командировки: «Он все время был в шоке, никаких разумных действий и слов произнести не мог. Это был недееспособный человек. Растерян был и первый заместитель министра энергетики Шашарин, которому тогда станция подчинялась, и все время к нам обращался за помощью…».

Отметил, что не было необходимого количества защитных респираторов, индивидуальных дозиметров и даже не очень надёжных карандашей-счётчиков. Большая часть приборов не была заряжена, либо люди не были проинструктированы, как ими пользоваться. Позднее он признался близким, что на месте катастрофы не оказалось запасов чистой воды, лекарств, чистых резервных продуктов питания, а также препаратов йода для проведения необходимой профилактики.

По его мнению, «совсем не видна была позитивная, а видна была негативная беспомощность работы Гражданской обороны и очень бросались в глаза дефекты нашей информационной службы. Несмотря на то, что у нас есть и Атомэнергоиздат, и медицинские издательства, и общество «Знание», оказалось, что нет готовой литературы, которая могла бы быстро быть распространена среди населения, объяснить, какие дозовые нагрузки для человека являются чрезвычайно опасными, как вести себя в условиях, когда человек находится в зоне повышенной радиационной опасности».

А выделил академик работу правоохранительных служб, «которые малым числом проводили большую работу по установлению порядка в зоне бедствия. И процесс эвакуации, и быстрое оцепление зоны, и быстрое наведение порядка, настолько это возможно, они сделали, по-моему, неплохо, хотя, конечно, были отдельные факты мародёрства, проникновения в закрытую зону с целью хищения имущества, но число таких попыток было невелико, и они достаточно быстро пресекались».

«Другие не знали, что делать…»

Академик Легасов, обладая служебной въедливостью и бесстрашием, уже по прилёте, на армейском вертолёте совершил облёт аварийного четвёртого блока. Приблизившись к реактору вплотную, чтобы замерить излучение, выяснил, что радиационный фон составлял 9000 рентген в час. Сразу же пришло осознание того, что нужно немедленно эвакуировать людей из Припяти. Разрешения ждали более полутора суток. Об этом — один из отрывков аудиозаписи, оставленной учёным: «Вызвали тысячу-автобусов из Киева, определили маршруты и места дислокации эвакуированного населения. К сожалению, в городе не было громкоговорящей связи местной радиосети, которая могла бы это объявить. Поэтому прибывший из Киева генерал Бердов дал команду: всем милиционерам каждую квартиру обойти и заявить, что до завтрашнего дня ни одному человеку не выходить на улицу, сидеть дома. Все оповещение населения производилось ночью и рано утром путём обхода всех квартир. В 11.00 уже совершенно официально, было объявлено об эвакуации города».

Важнейшая задача, которая встала перед правительственной комиссией, — заглушить взорвавшийся реактор. Такого опыта в мире не существовало, и академик, к сожалению, стал первопроходцем. Глушение реактора, точнее, предотвращение его дальнейшего горения, графитом, смесью бора, песка, свинца и доломита не было изобретением Легасова, но из десятков различных способов тушения ядерного пожара он выбрал самый действенный. Предложил забросать зону реактора с вертолётов, и подкрепил это необходимыми расчётами. «Пломбируя» реактор, пилоты вертолётов сбросили в него более 5 тысяч тонн всевозможных материалов. Валерий Легасов сам поднимался на вертушке, находясь над развалом по 5-6 раз в день. Бортовой рентгенометр с максимальной шкалой 500 рентген в час зашкаливало, но учёный часто оставлял дозиметр в раздевалке и рентгенами не козырял.

Сбрасывая с вертолётов тысячи тонн спасительной смеси в жерло реактора, распространение аэрозольной газовой радиации по всей Европе удалось предотвратить в короткие сроки. Вот как об этом рассказывал Валерий Алексеевич: «Своими глазами видел, как командиры экипажей, молодые офицеры засыпали мешки песком, загружали мешки в вертолёты, летели, выходили на цель, сбрасывали, возвращались и снова поднимались в воздух. Были установлены нужные песчаные карьеры, пошёл свинец, вертолётчики нашли эффективный способ действий. Эта работа была небезопасна: нужно было зависнуть, сбросить большую тяжесть, уйти вовремя, не получив избыточных доз облучения и, главное, попасть в цель. Все это было отработано».

В Припять прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачёв. Их поездка имела большое значение. Сразу же прошло совещание, которое Легасов назвал «существенным». «Выступать пришлось мне, они поняли обстановку, что это крупномасштабная авария, которая будет иметь долговременные последствия и что предстоят огромные работы по продолжению локализации разрушенного блока, что необходимо готовиться к крупномасштабным дезактивационным работам, что предстоит спроектировать и построить укрытие для разрушенного 4-го блока…».

Как известно, проект саркофага был оперативно подготовлен, и уже в ноябре 1986-го взорвавшийся реактор был изолирован внутри укрытия. Для его строительства потребовалось 7 тысяч тонн металлических конструкций и 400 тысяч кубометров бетона. А для того чтобы территория полностью была обеззаражена, сняли около 100 тысяч кубометров почвы. Укрытие возводили 90 тысяч человек из разных уголков государства. О вкладе академика Валерия Легасова, при подготовке одной из книг, мне довелось говорить с министром транспортного строительства СССР Владимиром Брежневым, который около месяца провёл в Чернобыле: «Валерий Алексеевич, учёный с мировым именем, человек масштабного, государственного мышления, яркая и талантливая личность, принимал ответственейшие решения, потому что другие не умели или не знали, что делать…».

Последняя «амбразура» учёного

Чернобыль изменил многое в характере Легасова и его взглядах не только на атомную энергетику, но и на весь научно-технический прогресс. Работа в Чернобыле, доклад в Вене на конференции Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) принесли Валерию Алексеевичу всемирную славу. О докладе в Вене расскажем особо. В августе 1986 года в столице Австрии состоялось специальное совещание МАГАТЭ. Чтобы разобраться с чернобыльской трагедией, на мероприятие собрались более 500 экспертов из 62 стран. Страны Европы были намерены потребовать от Советского Союза возмещения ущерба от радиоактивного облака, которое после аварии распространилось на значительной части европейской территории. Речь шла о весьма крупных суммах. Над докладом работала целая группа специалистов, он получился очень подробный и честный. Сотни страниц доклада были представлены на цензуру в ЦК КПСС. После вычитки была составлена резолюция: «доклад содержит сведения, порочащие уровень науки и техники Советского союза, авторов доклада привлечь к партийной и уголовной ответственности». Академик Валерий Легасов вынужден был сократить доклад так, чтобы общественность была успокоена, а СССР выглядел в лучшем свете.

Вообще-то на совещании должен был выступать Михаил Горбачёв, но в Вену он не поехал. Пятичасовой доклад генсек бы осилил, а вот отвечать два часа на вопросы специалистов — вряд ли. «На амбразуру» кинули Легасова. Став «адвокатом» страны перед судом мирового сообщества, Валерий Алексеевич провёл детальный анализ катастрофы. Говорил без оглядки на «верха», без страха за репутацию. Экспертов поразила информированность советского академика, который пробил завесу лжи и умолчания вокруг Чернобыля. Раскрыв подлинный характер катастрофы, он, по сути, спас страну от многомиллионных исков. Когда он закончил выступление, его приветствовали стоя. Легасов стал очень популярным, в Европе его назвали человеком года, он вошёл в десятку лучших учёных мира. Это вызвало серьёзную ревность у его начальства и коллег, которым произнесённая правда о Чернобыле не понравилась.

В некоторых публикациях о взглядах Легасова на судьбу атомной энергетики утверждается, что Валерий Алексеевич стал ярым противником АЭС. Это не так: ни до аварии, ни после неё, он не говорил, что атомные станции — тупиковый путь развития научно-технического прогресса. Легасов размышлял об ином, он считал, что сегодня главным в нашей жизни должен

быть принцип безопасности. Академик отмечал: «… Слова поразили своей точностью. Только авария, по моим оценкам, должна была произойти не в Чернобыле, а на Кольской АЭС несколько лет назад, когда там обнаружили, что в главном трубопроводе, по которому подаётся теплоноситель, сварщик, чтобы сделать быстрее и получить премию, вместо того, чтобы заварить задвижку, просто заложил электроды в канал и слегка их сверху заварил.

Это чудом просто обнаружили, иначе мы бы просто потеряли полностью Кольский полуостров».

5 июля 1986 года Валерий Алексеевич пытался убедить членов Политбюро в том, что вина за произошедшее лежит не только на сотрудниках атомной станции, но и на конструкторе реактора РБМК. Он обнаружил серьёзную ошибку в расчётах, и конструктору не раз указывали на неё. Учёный убеждал, что такие реакторы не используют больше нигде в мире. Разработал новые идеи о безопасной ядерной энергетике. Требовал абсолютно других подходов к современной технике. Но ничего не добился. В СССР продолжили строительство тех реакторов…

1 сентября 1986 года Валерию Легасову исполнилось 50 лет. Академик был представлен к званию Героя Социалистического Труда. Но нашлись противники присвоения награды: учёному припомнили чересчур откровенную оценку причин чернобыльской аварии.

Справедливость восторжествовала лишь спустя 10 лет: в сентябре 1996 года президент Борис Ельцин посмертно присвоил Валерию Алексеевичу Легасову звание Героя России.

Журнал: Историческая правда №8, август 2019 года
Рубрика: История аварии на Чернобыльской АЭС
Автор: Владимир Гондусов