О чем клиенты врут психологам

Собираясь на консультацию, мы уверены, что будем говорить только правду. Иначе — зачем мы туда идем? Но рассказать «все как есть» не всегда оказывается легко и просто.

«Мне скрывать было нечего: с помощью психотерапевта хотелось сдвинуться с мертвой точки и наконец решить свою проблему, — вспоминает 34-летняя Марина. — Но на первой же встрече неловкость просто сковала меня. Понадобилось пять или шесть сессий, прежде чем я смогла признаться в том, что на самом деле меня беспокоит».

Смутиться, расплакаться, почувствовать раздражение, отчаянно настаивать на своем, «забыть» сказать о самом важном или специально солгать — такое поведение естественно во время психотерапевтического процесса. Мы попросили наших экспертов рассказать, о чем лгут клиенты чаще всего — и объяснить, почему так происходит.

О слишком личном

Отважившись прийти на прием к психотерапевту, мы еще не очень понимаем, каким образом этот незнакомый человек поможет нам наладить отношения с родителями, избавиться от страхов, расстаться с иллюзиями, залечить душевные раны. Мы знаем его слишком мало, поэтому о многом просто умалчиваем. «Клиент вправе сам выбирать то, что ему полезнее обсудить сегодня, — подчеркивает системный семейный психотерапевт Анна Варга. — У него есть право не рассказывать о том, о чем он пока не может или не хочет сообщить».

Готовность раскрыться перед психотерапевтом зависит от степени доверия. «А тому, кого мы не знаем, трудно доверять, — соглашается психоаналитик Марина Арутюнян. — Так что смущение совершенно естественно. Многие уклоняются от разговора на деликатные темы.

Мы невольно стараемся расположить к себе психотерапевта, предстать перед ним в наиболее выгодном свете

Как-то на прием к моему коллеге пришла женщина, предварительно заявив, что у нее сексуальные проблемы. А потом просто не стала об этом говорить! Он предупредил, что вряд ли сможет помочь, если она не будет откровенна. Тогда она ответила, что шла на прием к врачу, а увидела... мужчину».

Мы невольно стараемся расположить к себе психотерапевта, предстать перед ним в наиболее выгодном свете. До тех пор пока не будет преодолен стереотип отношений мы, скорее всего, станем «редактировать» сведения, которые сообщаем о себе, — разумеется, в соответствии с нашими представлениями о привлекательных чертах.

Это может быть связано не только с моделью женско-мужского взаимодействия, но и с тем, что клиенты бессознательно ставят терапевта на место «родителя», «судьи». И настойчиво стараются выстроить свой положительный образ.

Об обстоятельствах жизни

Каждый из нас по-своему воспринимает одни и те же события. «Женщина рассказывает про семейный конфликт: муж ужасный, а она прекрасная, — приводит пример Анна Варга. — Потом начинает говорить он, и роли меняются: он становится прекрасным, а она — ужасной. Тут нет намеренной лжи, просто каждый по-своему видит то, что происходит».

Рассказывая о себе, мы невольно искажаем факты, излагая их в соответствии со своими оценками и взглядами. Мы ищем смысл в происходящем, составляем собственную цепь причин и следствий. Например, видим источник своих неудач в событиях детства.

«Невозможно выяснить, насколько это соответствует действительности — детство осталось в прошлом. Да это и не важно. У каждого из нас своя концепция того, что было, — поясняет Анна Варга. — Человек может считать, что был травмирован жизнью в родительской семье, и на этом строить всю дальнейшую стратегию. Можно вместе с ним разбираться в тех давних обстоятельствах, а можно попробовать найти в них ресурс для изменений, помочь клиенту понять, что ему дал пережитый опыт, как он с ним справился, что узнал о себе. Второй вариант кажется мне гораздо конструктивнее».

О своих чувствах

«Что вы при этом чувствуете?» — спрашивает психотерапевт. Стараясь быть правдивыми, мы можем все же не полностью осознавать свои чувства. «К примеру, клиент рассказывает, как сильно он обижен, а сам сжимает кулаки, — поясняет Анна Варга. — Очевидно, что, кроме обиды, он еще и рассержен». Терапевт может прямо это сказать, основываясь на своих наблюдениях (сжатые кулаки, напряженный голос, покрасневшее лицо...).

«Важно обсуждать с клиентом то, что он думает по поводу своих чувств, — объясняет Анна Варга. — К примеру, человек боится и презирает себя за это. Опираясь на чувства второго порядка, ему будет легче справиться с непосредственным переживанием, которое мешает ему жить».

В психоанализе используется особая манера общения: аналитик редко задает прямые вопросы, поэтому тут человек скорее умолчит о чем-то, чем напрямую соврет. «Если же, отвечая на вопрос о чувствах, он скажет неправду, это наверняка будет чем-то обосновано, и психоаналитику важно понять чем, — рассказывает Марина Арутюнян. — Но для этого потребуется время и, конечно, очень бережное отношение к пациенту».

Об отношениях в паре

Некоторые клиенты идут на обман намеренно. Например, в семейной терапии один из двоих лжет терапевту, поскольку иначе раскроется, что до этого он уже лгал партнеру.

«Я готова к недосказанности, трактовкам, но не готова к прямой лжи, — признается Анна Варга. — К примеру, приходит молодая пара, у которой почти два года нет секса. При этом женщина хочет ребенка, а мужчина рассуждает о каких-то сложных переживаниях, которые его тормозят, о внутренних барьерах… Я же вижу перед собой 29-летнего парня, который избегает секса, но в остальном жизнь с женой его устраивает. И женщину, которая чувствует себя виноватой и не знает, что бы еще предпринять, чтобы изменить ситуацию.

В этом случае я прошу партнеров прийти ко мне порознь. Нередко выясняется, что у него есть любовница. Разумеется, он просит меня не говорить об этом жене, и, поскольку я сама создала такие условия (их разделила), я вынуждена хранить тайну. Но мы с ним обсуждаем, что мешает ему изменить ситуацию, как он представляет себе благоприятное будущее для себя и для своей жены. Возможно, мужчина просто боится сказать ей, что хочет расстаться».

Нередко бывает, что мужчина обманывает всех, пытаясь внушить, что прекрасно жил бы с женой и не переезжал бы в другую комнату, если бы она, к примеру, похудела. Женщина старается, ходит в спортзал, сидит на диетах… и в какой-то момент ловит его на измене. «Мне он правду тоже не говорит, хотя я и даю ему такой шанс, — продолжает Анна Варга. — Да и пришел он только потому, что жена настояла, и ему хочется с наименьшими потерями все это пережить, отодвинуть момент объяснений. В такой семье из-за вранья никто не сможет получить помощь от терапии».

О диагнозе

Клиент может скрывать психиатрический диагноз. Не отвечать на прямой вопрос о болезни, даже если знает, что болен, или догадывается об этом. Причина простая — он боится врачей, психотропных средств, сумасшествия. «Помочь ему можно, только работая в паре с психиатром. И моя задача как психотерапевта — убедить его в том, что мы намерены действовать ему во благо», — говорит Анна Варга.

Родители, которые приводят на терапию детей, часто скрывают и то, что на самом деле происходит в семье

Скрывают диагноз и родители детей с особенностями или диагнозом «задержка психического развития». «Они нередко так и говорят: мы не скажем диагноз, чтобы вы отнеслись к ребенку непредвзято, — сожалеет детский психолог Татьяна Бедник. — Но за этим стоит страх признать реальную проблему. Бессознательно родители надеются, что все обойдется и ребенок окажется здоров».

О семейных тайнах

Родители, которые приводят на терапию детей, часто скрывают и то, что на самом деле происходит в семье. Не говорят об алкоголизме, наркомании, о случаях самоубийства. Причем не рассказывают об этом не только психотерапевту, но и ребенку. «Ко мне на прием несколько раз приходила мама с просьбой ограничить встречи сына с его отцом, — рассказывает Татьяна Бедник. — Я каждый раз говорила, что общение с ним мальчику необходимо. И только спустя время в процессе терапии выяснилось, что отец употребляет наркотики, и мать просто боится оставлять с ним сына».

Сложно по-настоящему помочь, когда родители не хотят сотрудничать. «Тут можно лишь снять эмоциональное напряжение, поддержать ребенка, но изменить ситуацию не получится, — заключает Татьяна Бедник. — Дети не существуют отдельно от взрослых, их честное участие необходимо в работе с ребенком».

О чем мы и сами не знаем

Отважившись начать психотерапию, мы хотим что-то изменить в своей жизни, в себе... но именно этому и противимся. Зигмунд Фрейд первым описал сопротивление — «противодействие тому, чтобы сделать бессознательное сознательным»*. Оно возникает в тот момент, когда наши слова или поступки приближают нас к самому важному (часто самому болезненному) переживанию или воспоминанию. Мы можем не осознавать сопротивления, и тогда оно проявляется, например, в опозданиях на встречу с психотерапевтом или пропусках сессий.

«У человека, который приходит за помощью, есть два противоречащих друг другу мотива, — рассказывает Марина Арутюнян. — Первый — желание исцелиться, то есть изменить себя, переменив или перефокусировав свой взгляд на жизнь. А второй — это желание сохранить статус-кво, потому что новое, неизвестное вызывает тревогу. Сопротивление обязательно проявляет себя в процессе глубинной психотерапии, поскольку здесь вскрывается то, что сознательное «Я» не хочет принимать».

Фрейд также придумал метод свободных ассоциаций: во время сеанса клиент может говорить все, что приходит в голову, не оценивать и не выбирать слова. Но если он говорит свободно, то, возможно, и фантазирует, и что-то придумывает? «Здесь он имеет на это полное право, — уточняет Марина Арутюнян. — Что-то в своем рассказе можно смягчить, что-то сказать завуалированно — но все равно эти детали в процессе анализа должны сложиться в единую картину, которая поможет понять, чему именно сопротивляется человек и что действительно его беспокоит.

Например, если в определенный момент он не в силах что-то сказать или чувствует, что у него «пустая голова», значит, мы оказались в той точке, где прямое высказывание (за которым стоит болезненное чувство, мысль) для него невозможно. Так, через анализ сопротивления, мы можем попытаться приоткрыть то, что скрывает его бессознательное. И работать с этим, чтобы действительно помочь человеку». А вернее будет сказать — чтобы он, лучше узнав себя, был в силах помогать себе самому.

«Я СМОГЛА ПРИЗНАТЬСЯ» 

Нина, 39 лет

«Когда мы договаривались о встрече, он спросил не «Как вас зовут?», а «Как к вам обращаться?» — и я назвалась чужим именем. Придя на первую сессию, я с порога заявила, что буду звонить сама. Он согласился и на это. Затем я спросила: «О чем я должна рассказать?» Он ответил вопросом на вопрос: «О чем бы вам хотелось сейчас поговорить?» Неожиданно для себя я вспомнила, как чуть не утонула в детстве.

Мы обсуждали мои отношения с мамой, мужем, а потом, примерно на пятой встрече, он сказал: «Я хочу признаться вам кое в чем, готовы ли вы услышать мое признание?» Я удивилась — ведь это я собиралась и никак не могла решиться! Но согласилась. И он, откашлявшись, продолжил: «Во время наших бесед у меня возникает странное ощущение, что-то вроде раздвоенности. Как если бы за вашими словами скрывалось что-то, чего мне не удается уловить». Возникла пауза. Мы оба молчали. А потом что-то словно толкнуло меня изнутри, и я бросилась, как в холодную воду: «Вообще-то, я хотела рассказать вам о другом! Я ворую. Духи, тряпки. Меня несколько раз ловили. Пока что об этом никто не знает. Но я до смерти боюсь, что однажды окажусь в милиции».

Я в ужасе уставилась на своего собеседника, ожидая услышать: «Вы меня обманывали, уходите, я ничего не могу для вас сделать». Но он сказал другое: «Спасибо, что вы со мной так откровенны. Это серьезное признание, и я вижу: для того чтобы его сделать, вам потребовалось собрать все силы». И тут у меня хлынули слезы — от облегчения, от стыда, от всего сразу. Как ни странно, в конце той встречи я сказала ему свое имя и оставила телефон — теперь, когда он узнал обо мне самое ужасное, мне перестало быть страшно».

^* З. Фрейд «Малое собрание сочинений» (Азбука, 2011).

• ТЕКСТ: Елена Шевченко
• ИСТОЧНИК ФОТОГРАФИЙ: Getty Images