Домовой «Иван Иванович» сердится

В конце сентября 1888 года в избе сельского старосты Ивана Тимофеевича Чеканова из села Силино Ардатовского уезда Нижегородской губернии объявился невидимка, который громко говорил грубым хриплым мужским голосом.

Он объявил себя дедушкой домовым и назвался Иваном Ивановичем Варламовым.

Вскоре к нему присоединилась сестра — Машенька. У нее был тонкий женский голос, и говорила она чистым, господским языком, в то время как Иван Иванович прицокивал, то есть букву «Ч» произносил как «Ц».

Семья Чеканова, помимо самого хозяина сорока пяти лет, состояла из его сорокадвухлетней жены Анастасии и трех дочерей: Александры четырнадцати лет, десятилетней Анюты и младшей дочери четырех лет. В доме жил и престарелый отец Чеканова. Носителем феномена, как вскоре выяснилось, была Анюта — румяненькая, темнорусая, сероглазая, недурная собой миниатюрная девочка; на вид ей можно дать не больше семи лет.

В семье Чекановых перед Сергиевым днем — 25 сентября — было неладно', отец и сын задумали делиться. И вот как-то ночью, 23 сентября 1888 года, Анастасия заметила, что дверь в избу открылась сама собой. Хозяйка заперла ее, но та открылась вновь. Тогда она привязала дверь за скобу своим длинным поясом, но с тем же результатом; повторила еще раз — пояс опять развязался.

В испуге позвала мужа, он в несколько узлов привязал дверь к скобе, на та вновь открылась — все узлы саморазвязались! Тут послышался стук на прилавке и полатях, точно палкой, стали раздаваться какие-то вздохи. Иван, хозяин, спросил: «Что это, к худу или к добру? Не ты ли это, дедушка домовой?»

Ему ответили хрипловатым голосом: «Не бойтесь, это я — ваш дедушка домовой. Пусти меня погреться на печку».

С того дня в избе Чекановых начались разговоры с невидимкой. Они длились час или два, велись всегда в темноте и касались обычных крестьянских дел. То голос запрещал Ивану делиться с отцом, сердито угрожая разорением, то приказывал не продавать лошадь, называя ее по масти.

— Ты староста? — спрашивал голос Ивана.

— Я, — отвечал тот.

— Ты не сажай крестьян под арест, пусть сажает урядник.

Как-то вечером голос сказал:

— Говорить больше не хочу, а вот придет Машенька.

Вскоре услышали, будто кто-то вошел.

— Добро живете, Бог помочь, — прозвучал тонкий женский голос. Говорившая унимала младенца, похоже, находившегося у нее на руках и по-детски плакавшего:

— Не плачь, я дам тебе сахарку!

Оказавшаяся в избе баба спросила:

— Твоя, что ли, дочка-то?

— Бессовестная, — ответил голос, — разве у девиц бывают дети? Это моей матери дочь, моя сестра.

В разговоры чаще вступал Иван Иванович. Во время беседы все в избе слышали шум и возню. Когда другие в избе пели, голоса подпевали. Голос называл по имени людей, стоящих на улице, да так громко, что они его ясно слышали. Ответы на вопросы часто носили шутливый характер. На вопрос «Отчего хрипишь?» одному ответил, что был на празднике, другому — что устал, бревна ворочал...

Разговоры начинались только тогда, когда Анюта сидела на печи: если ее в избе не было, то и голоса не раздавались. Однажды Анюту положили спать на полу, среди домашних, проверить: не она ли сама говорит? Голос отреагировал на это так:

— Что вы всю избу застлали, плюнуть некуда!

Иван Иванович объявил, что видит все, что делается в избе. Как-то за обедом старшая сестра ударила Анюту по голове. Вечером голос выговаривал Александре:

— Ты зачем бьешь Анюту, я за это тебя сам скребком побью!

Иван Иванович сообщил, что у него, помимо сестры Машеньки с ребенком, есть отец и брат-солдат. Анюте казалось, что голос исходит из стены, остальным — что он раздается в самой избе, близко от них. Когда зажигали огонь, голос умолкал, тушили — начинал звучать вновь. Иван Иванович читал и повторял молитвы, когда запели Херувимскую, подпевал.

Среди любопытствующих в избе оказался местный кузнец Читагонов. Услышав голос, сказал:

— Что это такое! Дайте-ка мне ружье, я убью его!

В ответ раздалось:

— Я те сам убью! — И в лицо кузнеца полетела портянка, лежавшая на лавке.

Приходил, естественно, и местный урядник, обеспокоенный странными явлениями на вверенном ему участке и лихорадочно обдумывавший меры борьбы с ними. Но как только в его присутствии на полатях застучало, велел зажечь огонь и тут же выскочил из избы...

На селе говорили, что мать Анюты «али прокляла свою дочку, али дурно выбранила», что к ней привязалась нечистая сила. Сверстники и даже взрослые стали избегать девочку. Старик Чеканов выгонял нечисть местным методом — бил по стенам избы липовыми лукошками. Не помогло.

Очень интересные свидетельства оставил сын местного священника. По его наблюдениям, голоса раздавались вблизи Анюты, большей частью с печи, когда она там находилась. Если же девочка была на лавке, то над ее головой, у потолка, или под лавкой. Сначала раздавался тихий, едва слышный старческий голос. Потом он становился все громче и воспринимался из другой горницы. Слова произносились четко, внятно, голос Машеньки был звонким. Невидимки узнавали в темноте, кто где сидит. Один крестьянин, держа в кармане крестик, сказал Машеньке, что принес ей яблоко. Она:

— Обманываешь, у тебя в кармане не яблоко, а крест!

На вопрос «Чьи вы?» ответила:

— Мы здешние, повалишинские.

— Из какого дома?

— Варламова.

Их дом действительно стоит в селе, но в нем все было спокойно, а о Машеньке там ничего не знали.

В присутствии Анюты по приказу ее отца останавливались и вновь начинали ходить часы. С полатей бросало на пол одежду, но лампу, свисавшую с потолка, не затрагивало. Стучало чаще всего на полатях, да так сильно, что однажды была разбита доска. Иван Иванович обычно о своем приходе извещал стуком, после чего начинался разговор. Иногда крестьяне вызывали его сами:

— Дедушка, здесь ли ты?

Урядник, естественно, приходил к Чеканову не любопытства ради. Судя по его поведению, он опасался той нечистой силы, но служебный долг пересилил страх перед неведомым. Собрав все необходимые сведения, блюститель закона составил акт о привлечении крестьянина Чеканова Ивана, сына Тимофеева, сорока пяти лет, к ответственности на основании статьи тридцать седьмой Устава о наказании, налагаемом мировым судьей. Статья предусматривала ответственность за распространение ложных слухов и возбуждение умов.

Встревоженный появлением в своем доме урядника и, видимо, зная по опыту других, что все это не к добру, Чеканов решился на принятие кардинальных мер, чтобы избавиться от напасти. 1 ноября 1888 года он поехал на богомолье в Понятаевский женский монастырь. Там ему посоветовали отслужить на дому молебен с водосвятием и усердно помолиться, что Иван Тимофеевич и сделал, после чего все странные явления в доме прекратились.

А. Н. Аксаков, подробно описавший дело Чеканова в 1895 году, заметил по этому поводу: «Молитва оказалась в подобном случае действеннее полицейских мер».